plamen
BANNED | Редактировать | Профиль | Сообщение | Цитировать | Сообщить модератору
pita
Цитата:| В том, что СССР брежневских времен обеспечивал необычайно высокие жизненные стандарты для подавляющего большинства его граждан .... общество было не идеальным, и менять там нужно было многое ... |
Как и ожидал , вь прямо не отвечали на мой вопрос т.е деликатно избежали прямого ответа. Комунистическая пропаганда говорила что социализм вьсшая форма обществено-икономического строя. Как всегда обманьвали/лгали.
Один общественой строй заменяет другой когда у нового строя ест:
1/лучшая организация труда и управления
Примерь:
Робовладелчиский строй - роб не работал бь если не бьл контрол со сторони надзирателя
Феодализм - уже колон /бедньй человек/ имел возможност получит процент с продукта которьй он создал. Ест заинтересованост
Капитализм - кроме отношения резко подобрилас и организация работь - бьли создань научно обуснованье системь и нормь работь /фордизм, постфордизм/, государственного регулирования экономикой, создание глубоко интегрированных концернов.
Например, корпорации группы Рокфеллера контролируют не только производство и сеть сбыта продуктов нефтепереработки, не только добычу и транспортировку сырой нефти, но и отрасли обрабатывающей промышленности, производящие оборудование для нефтебизнеса. Точно также обстоит дело и с другими корпорациями
В капитализм пришло корпоративное планирование. Рынок ценных бумаг является мощнейшим рычагом направления финансовых потоков в те или иные отрасли, являющиеся в данный момент приоритетными. Никакой рыночной стихии здесь быть не может в принципе.
Социализм - комунисть сами официально признавали что у них организация плохая как у капитализм
2/лучшая ефективност и производительност
Капитализм - промышленная революция. Современные мощности по производству даже самого технически сложного и дорогого товара массового спроса – легкового автомобиля таковы, что в течение 5–6 лет способны насытить рынок. Если техническая логика развития данного товара позволяет существенно улучшить его потребительские свойства то резко возрастает спрос на этот товар (например, переход с производства телевизоров с черно-белым изображением на производство с цветным изображением или следующего поколения цветных телевизоров). Если нет - наступает товарный кризис, который на поверхности выступает в форме кризиса перепроизводства (потребитель не спешит расставаться, например, с прежним телевизором и менять его на новый).
Западные экономисты в термин "инновация" вкладывают прежде всего смысл тех процессов, которые мы назваем законом динамики.
Социализм - комунисть сами официально признавали что у них производительнос более ниская чем у капитал. обюества. Самая развитая соц. техника практическа бьла старая западная технология.
3/лучшая жизненая уровень
без коментар
4/ более и лучшее ГРАЖДАНСКИЕ и ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРАВА населения
- гражданские права:
Ехать за границь, жить без ограничения на територии странь, работат на каждом посте без политические привилегия ... и пр
Пример:
В СССР до середине 50 г. люди которье жьли в деревнах не имели документи самоличности и не могли естествено переместневатся в републике /современние колонь/
т.е не могли упражнят первое право демократии - право свободного труда
- политические права:
Мултипартийная система , свободнье и демократические вьборь и пр.
Социализм: Экономический и социологический анализ, Людвиг фон Мизес
Идея социализма алогична. Социалистическое хозяйство будет лишено экономических ориентиров, без которых выбор направления развития будет определяться произволом единоличного или коллективного диктатора. Долго такая система просуществовать не сможет. В 1922 г.Мизес смог предвидеть и детально описать как характерные пороки разных форм реального социализма, так и причины его неизбежного краха. Книга, написанная в начеле ХХ вка, сегодня читается как поразительный комментарий к нашей истории.
http://www.libertarium.ru/libertarium/l_lib_socialism0
Царство духа и царство кесаря , Николай Бердяев
Коммунизм, совершенно так же и фашизм, отрицает трагический конфликт личности и общества. Этот конфликт признается свойственным лишь обществу, состоящему из классов.
Свобода человеческой личности не может быть дана обществом и не может по своему истоку и признаку зависеть от него – она принадлежит человеку как духовному существу. Общество, если оно не имеет тоталитарных претензий, должно лишь признать эту свободу. Эта основная истина о свободе находила свое отражение в учении об естественном праве, о правах человека, не зависящих от государства, о свободе не только как свободе в обществе, но и свободе от общества, безграничного в своих притязаниях
http://www.krotov.info/berdyaev/1947/1947k_03.html
........................................................................................
Сверхмонополизация экономики приводит к колоссальной бюрократизации управления со всеми вытекающими отсюда последствиями для отдельного человека. В обыденном понимании бюрократизацию связывают с бумажной волокитой, равнодушием к людям.
Национализированная экономика огромной страны слишком велика для современного оптимального размера. Полновластные владельцы инициативы /партийной верхушки/ не желают терять свои права.
Централизованное планирование и отсутствие свободного рынка создают целый комплекс проблем, с которым бюрократический аппарат не только не способен справиться, но, наоборот, он сам создает новые проблемы. В частности, эта система, взятая сама по себе, без учета волевой шоковой терапии, применяемой время от времени высшим партийным аппаратом, не способна воспринимать достаточно эффективно новые научные и технические достижения. ля инициативного развертывания нового производства нужно проходить хлопотливый путь «пробивания в верхах». Новый крупный проект обычно может быть внесен лишь в планы последующих пятилеток. Малейшие изменения в проекте, если они связаны с новыми затратами, приходят в противоречие с рамками уже расписанного плана и связаны с новыми оттяжками сроков.
Но как же спутники, ракеты, ядерные боеголовки и прочее? Несмотря на бюрократизацию, несмотря на большую долю безответственности на рабочих местах, экономика развивается сравнительно динамично, пожалуй, не уступая дореволюционным темпам роста, которые с 1885 г. составляли в среднем 5,72% в год. Как это происходит?
Здесь и прослеживаются главные связи. Сверхцентрализация экономики автоматически сцеплена с сверхбюрократизацией, с известной вялостью известных руководителей. Это, однако, частично компенсируется наличием волевой диктатуры центрального владельца инициативы. Этот коллективный владелец, таким образом, не только заинтересован в сохранении своих привилегий истинного владельца, но и видит свою важную роль в этой системе, и видит правильно. Круг, следовательно, замыкается. Вот почему я уверен, что осуществить сочетание монополизированной в руках государства экономики с демократией трудно. Сможет ли демократия, скажем, Советы, заменить существующий аппарат в его роли активного, инициативного руководителя и надзирателя? Как это конкретно будет выглядеть? Будет ли, например, решение о развертывании нового производства приниматься большинством голосов в каких-либо Советах или с помощью референдума? Кто будет принимать ключевые решения, требующие немедленного принятия? К чему приведет ликвидация целеустремленного репрессивно-идеологического аппарата в условиях слабого стимулирования? Если сохранятся рамки жесткого центрального планирования, то каким будет механизм принятия решений по качественному, а не просто количественному изменению производства? Какова вообще компетентность народных советов в вопросах научного и технологического прогресса?
Столкнувшись с этими деловыми вопросами, демократия либо примет разумное решение о децентрализации экономической инициативы, об отделении от себя сферы трудных научно-производственных вопросов, сохранив за собой лишь вопросы сохранения интересов трудящихся, либо вернется к централизованной диктатуре технократов со всеми вытекающими отсюда последствиями, в сущности, к самоликвидации демократии. Но стоит ли идея централизованного планирования такой жертвы?
Зачем нужно сохранять такую махину, которую демократия реально переварить не сможет, которая по желудку только железному тоталитарному режиму?
Эти соображения менее справедливы в условиях малых стран. Совокупность малых стран с централизованными экономиками образует в целом децентрализованную систему, внутри которой условия для тоталитаризации оказываются ослабленными.
Итак, социализация современной экономики на практике означает не что иное, как передачу всей инициативы в единые руки не наследственных, однако сверхмонопольных собственников. Она дает большое количество эффектов, не все из которых отрицательны. Но в некоторых отношениях, особенно в плане психологическом, она оказывается возвратом к феодальному абсолютизму. В совокупности со всей системой тоталитаризма это неприятно намекает на возможное начало поворота эволюции к обратному ходу, к деградации. Может быть, не случайно слаборазвитые страны, перескакивая через капитализм (вершину эволюции?), попадают прямо в социализм. Правда, в человеке заложено много еще не известных нам возможностей, и нужно надеяться, что западный капитализм — бесспорно «капитализм с человеческим лицом» — не есть абсолютная вершина человеческого развития.
Национализация частично ликвидирует то ощущение несправедливости, которое связано с существованием чужой собственности и власти денег. Взамен, правда, возникает власть как таковая, чистая власть, но современное понимание справедливости легко справляется с этим обстоятельством. По-видимому, многие люди с трудом переносят бремя свободы, необходимости деловой конкуренции и личной ответственности за свою судьбу. Они хотели бы передать это бремя куда-нибудь наверх, не всегда понимая, сколь ужасна цена такой передачи. Основной уровень духовной жизни таков, что политическая активность в условиях свобод стимулируется экономическими интересами. Плохо это или хорошо, я не знаю. Однако так как национализация притупляет до предела экономическую активность, то вместе с ней пропадает и интерес к политической игре и к общественной активности. В результате массы предоставляют карт-бланш центральной власти, к которой рвутся немногие, но истинные игроки. Создаются благоприятные условия — не только материальные, но и психологические — для тоталитаризации всех сторон жизни. Так, абсолютная власть над экономикой уже по одной этой причине естественно расширяется до власти политической и в силу тотальности той и другой — до власти духовной. Вакуум не остается незаполненным. Тут в высшей степени легко задушить независимые средства получения и распространения информации и уморить инакомыслие даже просто голодом, недопущением до определенных сфер деятельности — ведь все сферы деятельности контролируются и планируются государством.
Правда, нужно заметить, что в настоящее время в СССР, благодаря распространению транзисторов, живучести буржуазного окружения и росту числа заграничных командировок, мы получаем возможность знакомиться с неофициальной информацией. Еще большую роль играют героические усилия инакомыслящих. При сталинизме же большинство граждан жило в совершенно фантастическом мире.
В этой системе репрессивный аппарат работает в таком тесном содружестве с идеологическим, что их иногда трудно отделить друг от друга, да они переплетены и в кадровом отношении. Можно приводить бесконечное количество примеров. В Киеве секретарь парторганизации Союза писателей продержал в милом разговоре писателя Миколу Руденко, давно исключенного и из Союза писателей, и из партии, как оказалось, только для того, чтобы за эти четыре часа бессодержательного разговора КГБ успело вмонтировать подслушивающее устройство в комнате писателя. Но плохое качество работы выдало их (о, святая безответственность!). Когда Руденко пришел домой, он обнаружил развороченный потолок и что-то металлическое в дыре, просверленной из комнаты верхнего соседа. По дороге домой милиция держала его такси еще около часа по пустой придирке; испуганный шофер даже не взял с Руденко плату за такси!
Я знаю, что западные интеллигенты нередко утешаются надеждой, что наиболее отрицательные свойства советского тоталитаризма не смогут привиться на европейской почве, что русский народ обладает якобы особенной привязанностью к тоталитарным формам жизни. Это опасная иллюзия. Когда тоталитаризм одерживает победу, он затем формирует себе нацию с нужными качествами и тем продлевает свое существование. В русскую исключительность вообще можно было бы поверить, если бы в Западной Европе не было, и совсем недавно, национал-социализма и фашизма.
Дореволюционная Россия не была ни тоталитарной, ни отсталой страной. Она занимала общее пятое место в мире по промышленной продукции, быстро догоняя конкурентов, занимала первое место по темпам промышленного развития. Например, авиационная промышленность в России выпустила к 1916 г. 1100 отечественных самолетов. Эти факты грубо искажались советской пропагандой. «Мы не имели своей авиационной промышленности, — говорил Сталин, — теперь мы ее имеем». Действительно, кровавый спуск революции и гражданской войны довел экономику страны до уровня петровских времен... Дореволюционная фундаментальная наука дала открытия, не превзойденные советской наукой, и такие имена, как Лобачевский, Менделеев, Павлов, Мечников и др. В сфере политических свобод можно указать хотя бы на то, что центральный орган большевиков «Правда» издавался с 1912 г. в легальной российской типографии.
С другой стороны, ясно, что в результате эгоизма, негибкости и недальновидности правящей верхушки социальное развитие искусственно задерживалось в течение слишком длительного времени, так что проводившиеся после 1905 г. реформы уже не ослабляли, а развязывали накопившиеся силы ненависти. Чего действительно не умели и не умеют делать в России — это вовремя проводить реформы.
Большую роль в укреплении престижа тоталитарно-социалистической идеи играет распространение одного мифа, идущего со времен Маркса: что «научная» организация общества требует в качестве одного из важнейших предварительных условий передачи всех средств производства в руки государства — для организации «научного» планирования. Это одна из основ «научной» веры советских коммунистов и множества сочувствующих им в стране и за рубежом.
Здесь обнаруживается, во-первых, непонимание сущности науки. Наука сама в своих основах не поддается научному планированию, ее фундаментальные открытия, способные кардинально изменить лик общества при любой исходной социальной структуре, непредсказуемы. Внутри социалистического общества наука оказывается сферой частной инициативы! Социалистическому государству, в сущности, приходится бороться с этим пережитком буржуазных свобод — и мы здесь, в СССР, являемся свидетелями этой борьбы. При сталинизме подвергались жестокому преследованию все кардинальные научные направления, не вытекающие из задач, поставленных «научным» планированием. И только тогда, когда Запад показал, как эти направления преобразуют те самые производительные силы, которые, если их «научно» не планировать, вроде бы должны развиваться из рук вон плохо, — только тогда эти направления были реабилитированы. Планирование самих научных исследований в Советском Союзе во многих случаях носит характер планирования научного отставания. Разумеется, полная картина отношений между государством и наукой более сложна и содержит один неожиданный для марксистской «науки» элемент. Дело в том, что поле деятельности государственного владельца также оказывается сферой его частной инициативы! И в той мере, в какой полезность новых научных направлений становится ему понятной, — и только в этой мере — он может дать свое хозяйское «добро» этим направлениям. Но зато этим направлениям может быть обеспечена «зеленая улица». Беда в том, что для понимания полезности даже специалисту нужно видеть перед собой готовые, т.е. кем-то приготовленные, варианты приложений. Отсюда и возникает, если оценивать в целом, «бег вдогонку» в фундаментальных, да и во многих других науках.
Вторая и главная ошибка этого «научного» мифа заключается в том, что любое планирование предполагает предварительную формулировку целей и методов их осуществления — в соответствии с принятыми моральными принципами. Однако и цели, и методы, и мораль — это вещи, которые не поддаются научному обоснованию, они вообще находятся вне науки. Может быть, большинство народа простым голосованием определит и цели, и методы? Но тогда при чем здесь «научный социализм»? Это будет просто «буржуазная» демократия!
Отношения между тоталитарной властью и большинством обычно более чем «гармоничны». Это одна из характерных особенностей этого режима, в отличие от «буржуазной» демократии с ее более или менее свободной конфронтацией различных общественных сил. Куда бы ни шарахалось советское правительство — мы всегда с ним. Такая власть имеет огромную свободу выбора — и она ее осуществляет.
В том-то и дело, что централизация экономики для ее «научного» планирования оборачивается прежде всего фантастической концентрацией возможностей полного произвола. Такое общество в принципе гораздо более волюнтаристично, чем общества с децентрализованными, разнонаправленными инициативами, где хотя бы частично действует закон усреднения сил. И тем не менее «научная» идея «научного социализма» или «научного» коммунизма гипнотизирует миллионы людей! Слишком многим в мире кажется, что единственной альтернативой частной собственности должна быть собственность «общегосударственная».
Прежде всего, нравственные требования в отношении насилия над духовной жизнью у подавляющего большинства народов мира очень невысоки и легко вытесняются другими интересами. Но как раз глобальное насилие над духовной жизнью, даже в ее небольших проявлениях, является особенным отличительным признаком тоталитарного социализма. У большинства современных людей тоталитаризм сам по себе не встречает серьезного протеста, если ему удается удовлетворить хотя бы какую-то часть их взаимно противоречивых потребностей.
Далее, желание перемен, особенно перемен в социалистическом направлении, является буквально болезнью эпохи. Конечно, это желание часто опирается на справедливые эмоции в отношении капиталистической эксплуатации и эгоизма богатых классов. Но кроме эмоций оно также опирается на общую ложную идею, что люди могут разрешить все свои проблемы с помощью социальных преобразований, и на еще более ложный миф «научного социализма». Я не хочу этим сказать, что социальные реформы нигде не нужны, наоборот, их надо проводить вовремя, так как большие запаздывания таят в себе потенциалы насилия. Но, во-первых, если все же значительная часть человечества не умирает сегодня от голода и болезней, то это не столько от справедливого распределения своих богатств, сколько от великих научных и нравственных достижений западных цивилизаций. Во-вторых, я уверен, что при данном уровне культуры и морали существует некий оптимальный уровень социальных преобразований, за пределами которого ситуация с человеческим счастьем может только резко ухудшиться.
Этого последнего обстоятельства не понимают нигде, в том числе в странах Запада, где это особенно непростительно: ведь они не умирают от недоедания. Бесконечная лента социальных преобразований может неожиданно сбросить Запад в пропасть тоталитарного социализма. Запад вообще не вполне ощущает опасность, идущую от растущего тоталитарно-социалистического окружения. Все еще господствует мнение, что тоталитаризм — лишь временная оболочка социализма, принципиально чуждая ему, которую он по мере развития сбросит. Нет понимания того, что в варианте, так сказать, «полного» социализма социализм и тоталитаризм подходят друг другу как левый сапог правому.
Западная демократия, если она не укрепится высоким нравственным потенциалом и более ясным пониманием своих целей, не сможет эффективно противостоять натиску тоталитарного социализма. Если говорить о внешних причинах, то они здесь, по существу, те же, что обеспечивают исключительную устойчивость этого режима. Если, например, более высокие научные и технологические результаты Запада легко переходят в лагерь социализма, то научная и техническая информация последнего может быть закрыта в любой момент, как и любая другая информация. Наоборот, гуманитарные достижения Запада остаются неизвестными на Востоке, да и почти не могут быть там использованы, тогда как поток пропаганды, дезинформации и особым образом ограниченной информации свободно течет в обратном направлении. Наконец, капиталы стран рыночной экономики не могут маневрировать на территориях стран с плановой экономикой, тогда как обратное вторжение возможно. Мировая система социализма по мере своего расширения и укрепления будет в принципе способна целенаправленно влиять на кризисные ситуации в капиталистической системе, тогда как обратная возможность существенно ограничена: при тоталитарном социализме даже очень крупные кризисы, результаты просчетов, экономического произвола или стихийных бедствий — демпфируются тем, что очень быстро распределяются на плечи всего населения или его большей части. Население при этом не протестует, потому, во-первых, что для людей вообще более важна разница в уровнях потребления, чем его абсолютная величина, во-вторых, тотальные средства дезинформации, включая полное сокрытие информации, не позволяют им разобраться, что и где происходит; наконец, и репрессивный аппарат не дремлет.
Тоталитарный социализм является исключительно удобной и заманчивой системой для тех лидеров, которые хотели бы вести крупную и азартную игру. Он позволяет довольно быстро получать некоторые положительные результаты, например, в индустриализации отсталой или разрушенной страны, т.е. в чрезвычайных обстоятельствах, которые, между прочим, можно создавать искусственно. Это кажется более привлекательным, чем терпеливое постепенное развитие. Но затем оказывается, что этот путь является тупиковым для очень многих сфер человеческой интеллектуальной, духовной, эстетической жизни, вообще для активной человеческой жизни.
Потенциалы насилия, всегда существующие в человеческом обществе, используются государством для целенаправленного подавления личности. Личность может проявить себя лишь в сфере государственной игры. Чувство коллективизма, также всегда присутствующее в людях, направляется государством на подавление малейших проявлений индивидуальности. Это происходит не столько по злой воле, хотя и без нее не обходится, сколько по внутренним свойствам структуры.
http://antology.igrunov.ru/authors/orlov/1083933185.html
Цитата:| Попытки реализовать дурацкие рецепты типа “сделаем всё как в США” слишком дорого обошлись России |
Пока я знаю вь делали "социалистические" рецепть что бь "догнали и перегнали" , но точьно они оказалис "дурацкие". |
Всего записей: 471 | Зарегистр. 09-05-2002 | Отправлено: 15:36 03-11-2005 | Исправлено: plamen, 15:51 03-11-2005 |
|
