Это не альбом, это постепенная смерть, растянутая на линейку песен. Это не протест, это слова висельника, который оскорбляет судей просто потому, что роль давно написана и ему больше уже ничего не осталось. Это одна горькая усмешка человека, который высох и обрел безразличие к миру. Я ни разу не видела у Земфиры такой обреченности и отстраненности. Это слова человека, который знает все плюсы и минусы, а хочет большего, но точно так же знает и то, что большего не существует. Это вынужденное смирение брести по улице с бутылкой джина, потому что альтернативы нет. Это секс, чтобы остаться рядом с кем-то теплым рядом, без любви, а просто, чтобы найти точку. Это откровения в потолок, в которых не осталось свежести, а есть только сухие образы, которые видят уставившиеся в штукатурку глаза. Это любовь, которая смотрит из-за прутьев клетки. Это музыка на автомате, потому что ничего другого нет, и сожаления о исчезнувших друзьях, хотя понятно, что они больше не вернутся. Как говорил Death? "Другого выхода нет. Пиши, истекай кровью." Здесь нет энергии, есть только бесконечная, непередаваемая усталость и трагедия, у которой нет выхода, - своя собственная.
У фанатов привычной гитарной Земфиры волосы встанут дыбом. Это то электроника, то психоделические рок-эксперименты. В ряде мест почти Aphrodite, а в "Разных" - диско жутковатого разлива. В Jim Beam есть даже речитатив. В "Красоте" нарочито необработанное, простое пианино ложится на электронные слои. "Друг" убийственен и невыносимо красив. "Вернись, мой друг, мне грустно без тебя". Привычным драйвом втыкает только "Малыш", остальное - запредельно усталое и равнодушно печальное.
И все-таки это манифест поколения, которое достаточно выросло, чтобы увидеть границы своей клетки, но недостаточно состарилось, чтобы принять эти границы. Это мой манифест.
Вендетта? |
